— А как насчет тебя? — Спрашиваю я, понизив голос, чтобы он не услышал, как он дрожит от волнения. — Как ты относишься к тому, что я хочу быть со всеми вами?

Его губы сжимаются в жесткую линию, когда он отводит взгляд в другой конец комнаты, желая копнуть поглубже в себе и дать мне честный ответ.

— Меня это устраивает, — говорит он мне. — Мы все трое от природы собственники. Мы не любим делиться, но по какой-то причине это работает. Я не хочу портить хорошую вещь. Так что если ты согласна на эту хреновину, которую мы затеяли, то и я тоже. Я не собираюсь просить тебя выбирать.

— А Маркус?

Леви качает головой.

— Нет, я не верю, что он это сделает, — говорит он мне, прежде чем устроиться подо мной и подтянуть меня. — Пойдем, я принесу тебе что-нибудь поесть, и ты сможешь провести ночь со мной.

— Хорошо, — говорю я, позволяя ему вести меня за собой, пока пытаюсь засунуть руки обратно в халат. Я прерывисто вздыхаю и вытираю глаза, и в тот момент, когда я выхожу из странной маленькой комнаты для вечеринок, я обещаю себе, что никогда больше не пролью ни слезинки по Роману ДеАнджелису, и я чертовски уверена, что не буду делить с ним свое тело, если только он не будет ползать на коленях, умоляя о прощении. Но, как он сам однажды сказал, если кто-то молит о прощении, то лучше бы его колени кровоточили.

22

Язычники (ЛП) - img_4

— Ты, блядь, издеваешься надо мной? — требую я, когда Маркус протягивает мне самый откровенный наряд, который я когда-либо видела, а также толстый металлический ошейник на шею.

— Это не мои правила, детка. Я просто соблюдаю их, — говорит он, в его глазах все еще читается раздражение после вчерашнего дерьма. — Нам нужно пойти на эту вечеринку, и если ты хочешь пойти, то на тебя должны смотреть как на собственность.

— Что? — пробормотала я, скривив лицо от отвращения, и бросила на кровать модное нижнее белье и сапоги до бедра. — Это нелепо. Что это за гребаная вечеринка? Я это не надену.

— Тогда ты не пойдешь, — бросает он мне в ответ, стискивая челюсть прежде, чем уйти, оставляя меня с Романом и Леви, которые смотрят так, словно хотят быть где угодно, только не здесь.

Роман вздыхает и подается вперед, и хотя я не вижу извинения в его глазах, в них определенно есть сожаление, но, к сожалению для него, этого будет недостаточно, чтобы быть вознагражденным за мое послушание.

— Послушай, Маркус прав. Если ты хочешь попасть на эту вечеринку, и чтобы тебя не похитили и не изнасиловали, то тебе нужно это надеть. Такие люди…

Я приближаюсь к нему, поднимая подбородок и позволяя ему увидеть ярость в моих глазах.

— Убирайся.

Он отстраняется, нахмурив брови.

— Что?

— Убирайся. Вон, — говорю я, мои слова ясны как день. — Мне нужно повторить это снова? Может быть, немного медленнее? Мне не нужен такой мудак, как ты, приходящий сюда и указывающий мне, что я могу носить, а что нет, и мне точно не нужно, чтобы ты говорил мне, что мой единственный выбор на ночь — это быть похищенной, изнасилованной или подвергнутой объективизации со стороны таких же больных мужчин, как ты. Так что убирайся к чертовой матери.

Глаза Романа вспыхивают самым ужасным видом ярости, и его рука сжимает мое горло, когда он подходит ко мне вплотную и прижимает меня к стене моей спальни.

— Какого хрена ты мне только что сказала? — выплевывает он, наклоняясь ближе, чтобы оказаться прямо надо мной.

— Упс, — поддразниваю я, слишком часто бывая в таком положении, чтобы знать, что он никогда не доведет это до конца. — Кажется, ты снова забыл о хороших манерах.

Его пальцы впиваются в мою кожу, а я просто ухмыляюсь ему, все еще в состоянии дышать носом, когда рукой протягиваюсь и хватаю его член. Я сильно сжимаю его и с восторгом наблюдаю, как он колеблется, изо всех сил стараясь не выдать свою панику. Другой рукой он обхватывает мое запястье, сжимая его крепко, до боли, но я не осмеливаюсь отступить. Прошлой ночью он швырнул меня, как гребаную тряпичную куклу, унизил меня и поиздевался над моим телом, как будто это не имело значения, и хотя он остановился, когда я ему сказала, ему это не сойдет с рук, не в этот раз.

Я выдерживаю его жесткий взгляд и позволяю ему увидеть унижение в глубине моих глаз, боль, которую он причинил мне своими дерьмовыми действиями.

— Ни один настоящий мужчина не стал бы так обращаться со своей женщиной, — выплевываю я, попадая прямо в цель, и хотя разговора о том, что он считает меня своей, не было, мы все это видим. — Значит, пока ты не научишься хорошо себя вести и не отрастишь настоящие яйца, ты будешь отпускать мое горло, убираться нахуй из моей комнаты и придумывать, как, черт возьми, ты собираешься загладить свою вину передо мной. — Я крепче сжимаю его член, зная, что он чувствует боль. — Сейчас. Роман.

Он удерживает мой взгляд еще на мгновение, мы двое сцепились в битве за доминирование, и после того, как кажется, что прошла целая жизнь, он наконец смягчается, ослабляя свою крепкую хватку на моем горле и отступая на шаг. Он продолжает смотреть, как я отпускаю его причиндалы, и сожаление, которое раньше светилось в его глазах, теперь, как маяк, полностью захватывает власть.

Он не говорит ни слова, просто смотрит так, словно хотел бы знать, что сказать, но что он вообще может сказать такого, что все это исправит? Я понимаю желание наброситься, потому что ты чувствуешь себя загнанным в угол, или потому что кто-то хочет от тебя чего-то, на что ты не готов. Но использовать мое тело, чтобы доказать свою правоту, выплеснуть свой гнев и заставить меня чувствовать себя пристыженной и смущенной — это не то. Этот ублюдок может пойти и упасть в пропасть, мне все равно.

Нет, это ложь. Мне не все равно, и я была бы еще больше взбешена, если бы он умер и выбрал легкий путь, вместо того чтобы найти в себе мужество действительно извиниться за свою чушь.

Не сказав больше ни слова, он наконец поворачивается и выходит из моей спальни, совсем как прошлой ночью. Только на этот раз он не держит голову так высоко.

В тот момент, когда он исчезает за углом, я делаю глубокий вдох и пытаюсь сосредоточиться на насущном вопросе. Я перемещаю взгляд на Леви, который наблюдает за мной, как за гребаной королевой, занявшей свой трон.

— Откровенное белье и ошейник? — Спрашиваю я, указывая на куски материи, разбросанные по моей кровати. — Это действительно так необходимо?

Леви сжимает губы в тонкую линию и кивает.

— Да, — бормочет он, тоже не очень довольный этим. — Нам нужно пойти на эту вечеринку. Там будет кое-кто, кого нам нужно увидеть, и, кроме сегодняшнего вечера, никто не видел этого парня три года. Сегодняшний вечер — наш единственный шанс. Хотя это будет чертовски дерьмовое шоу. Это будет небезопасно. Там такие люди… они такие же, как мы. Так что я понимаю, если ты предпочитаешь остаться здесь.

— И рисковать остаться одной, чтобы твой отец пришел за мной? Нет, спасибо. Я попытаю счастья с остальными психопатами, но ты так и не объяснил, зачем мне это надевать.

Леви отводит взгляд, и вид у него почти смущенный.

— Ошейник и нижнее белье… Они символизируют право собственности, что ты наша собственность, а это значит, что никому другому не разрешается прикасаться к тебе без нашего разрешения. Если бы ты вошла туда без ошейника или поводка, тебя можно было бы забрать, и не будь наивной — тебя заберут. Если ты пойдешь с нами сегодня вечером, то на тебе будет этот ошейник. Это не подлежит обсуждению. Тебе это достаточно ясно?

Черт.

Я снова смотрю на ошейник, и в животе поселяется тяжелый ужас, особенно если учесть, как легко меня контролировали в последний раз, когда я носила такой ошейник. На той нелепой вечеринке Маркусу достаточно было зайти мне за спину и приковать меня к барной стойке, и я оказалась в ловушке, пока меня не решили освободить. Но этот ошейник — нечто иное. По сути, это металлический стержень, изогнутый так, чтобы подходить к женской шее, с местом для вкручивания толстого болта спереди. В этом нет ничего сексуального. Это просто инструмент для того, чтобы держать их маленькую рабыню в узде.