Я закатываю глаза, когда Роман достает пистолет, желая поскорее покончить с этим дерьмом. Он поднимает его, целясь прямо в ее отца, и как раз в тот момент, когда он собирается нажать на курок, Шейн отпрыгивает от стены.

— Подожди, — бросает она. — Я хочу это сделать.

Роман смотрит на нее, его бровь выгибается, когда он настороженно наблюдает за ней.

— Ты уверена?

Она сердито смотрит на него в ответ.

— Я уже стреляла в него однажды, не так ли?

Роман закатывает глаза и отходит с ее пути, зная, какие сражения выбирать, когда дело доходит до этой маленькой колючки. Он передает Шейн свой пистолет, и она встает перед своим хнычущим отцом.

Шейн поднимает ствол с абсолютным ядом в глазах, будоража что-то глубоко внутри меня, и когда она прицеливается, я качаю головой и тяжело вздыхаю.

— Четыре часа на игровой площадке, и ты ничему не научилась? — Спрашиваю я, заходя к ней сзади и регулируя вес ее тела. Я поднимаю ее подбородок, отвожу плечи назад и фиксирую ее хватку на пистолете. Я отступаю и смотрю на ее позу. — Если ты собираешься это сделать, убедись, что делаешь это правильно.

Она оглядывается на меня, ее брови хмурятся, когда взгляд перемещается вверх и вниз по ее телу.

— Вот так?

Максвелл Мариано собирает последние силы и качает головой, видя в ней разницу с тем разом, когда они в последний раз были в таком положении всего две недели назад.

— Шейн, я твой папа, — говорит он, пытаясь затронуть струны в ее сердце, которые по его вине были сломаны. — Ты не хочешь этого делать.

— Эй, — говорю я, поднимая руку, чтобы утихомирить его. — Не будь грубым. Ей нужно сосредоточиться. Она разозлится на себя, если промахнется. Не отвлекай ее.

Шейн снова сосредотачивается, стискивая челюсть, и когда голос ее отца снова раздается в маленькой ванной, ее тело вздрагивает, а вся поза меняется, перечеркивая все, о чем мы только что говорили.

— Да ладно тебе, чувак, — стону я, когда Шейн опускает плечо. — Я пытаюсь ее кое-чему научить. А ты портишь ей технику, и это просто недопустимо.

Леви встает рядом со мной, поднося палец к губам.

— Замолчи, — говорит он ее отцу.

Шейн делает глубокий вдох и поднимает подбородок, она поправляет осанку и принимает удобную позу. Чертовски самодовольная ухмылка расползается по ее лицу, и, черт возьми, меня никогда в жизни так не привлекала эта женщина. Мой член твердеет в штанах, натягивая металлическую молнию, когда я провожу языком по нижней губе, возбуждение нарастает глубоко внутри меня и посылает волну адреналина по моим венам.

— Просто чтобы ты знал, — говорит она ему. — Пока ты гниешь в огненных ямах ада, я собираюсь блистать. При каждом удобном случае. Я буду поливать дерьмом твое грязное имя, пока весь гребаный мир не узнает, каким куском дерьма ты был на самом деле. И для протокола: я собираюсь получить все, о чем ты когда-либо мечтал в жизни, не пошевелив и пальцем, черт возьми. Я буду жить в гребаном замке с таким количеством денег, какого ты никогда не видел, с осознанием того, что я всегда буду лучше тебя. — Она придвигается ближе к отцу, наклоняется и прижимает пистолет прямо ему между глаз, в то время как ее глаза, кажется, сияют самым ослепительным счастьем. — Ты для меня никто, просто грязное пятно на моем прошлом, которое я уже забыла. Пошел ты, отец. Твоему террору надо мной наконец-то пришел конец. Я свободна.

БАХ!

26

ШЕЙН

После нескольких часов гниения на заднем сиденье "Эскалейда" разлагающееся тело только еще больше портит мне настроение.

— Какого хрена? — Спрашиваю я, прерывая описание Жасмин ее похитителя, когда дверь открывается, и запах почти бьет мне в лицо. Маркус ухмыляется, не сводя с меня глаз с тех пор, как я решила взять свою жизнь в свои руки и всадить пулю в мозг отца. — Не стой просто так. Сделай что-нибудь с этим. Я не собираюсь ехать обратно в твой дурацкий замок с привидениями, пока этот большой ублюдок воняет тут. Я имею в виду, что это вообще такое? Неужели дерьмо вытекло из его задницы теперь, когда она не зажата? Пахнет отвратительно.

Маркус просто улыбается, наблюдая за мной с благоговением, ловя каждое мое слово, и после долгого, прищуренного взгляда наконец открывает дверь, прежде чем протянуть руку и схватить тело. Он вытаскивает его и швыряет прямо в старый потрепанный джип, припаркованный рядом с нами, — джип, которого там не было, когда я припарковывала "Эскалейд".

Освободив место, Леви бросает три спортивных мешка с моей одеждой на освободившееся место, и мое лицо искажается от отвращения, когда я думаю, сколько же всего осталось от этого трупа и теперь маринует мои вещи.

Роман заводит двигатель и опускает все стекла, включая кондиционер, чтобы избавить "Эскалейд" от запаха, и то, как Роман приступает к делу, наводит на мысль, что это не первый случай, когда в багажнике разлагалось мертвое тело.

Проходит минута, и, когда раннее утреннее солнце начинает выползать на небо, мы трогаемся в путь. Пройдет совсем немного времени, прежде чем люди начнут собираться на работу или рано вставать в спортзал, и мы не хотим быть здесь, когда они это сделают.

Я сажусь в центре, сзади, предполагая, что Жасмин недостаточно комфортно сидеть рядом с одним из парней, учитывая то, как она вздрагивает каждый раз, когда они приближаются, но я не могу винить ее, особенно после того дерьма, через которое она прошла за последние несколько недель. Роман, как обычно, садится за руль, но когда Маркус садится сзади рядом со мной, я качаю головой. — Ни за что, черт возьми, — говорю я ему, указывая вперед. — Ты весь в остатках сока разлагающегося тела, а я только что приняла душ. Ты сидишь спереди.

Леви ухмыляется и отталкивает его с дороги, прежде чем сесть рядом со мной и положить свою тяжелую руку мне на плечо, заставляя Жасмин подпрыгнуть, когда его пальцы непреднамеренно касаются ее хрупкого плеча. Не желая усложнять ситуацию больше, чем нужно, он держит свои руки при себе, и мы убираемся отсюда к чертовой матери.

Подняв несколько окон, чтобы скрыть парней от остального мира, мы выезжаем из затемненного гаража на пустынные городские улицы. Роман срывается с места на полной скорости, его темные, цвета обсидиана, глаза сужаются в зеркале заднего вида, когда он замечает Жасмин рядом со мной.

— Итак, — говорит он, возвращаясь к делу. — Кто этот парень? Начни с самого начала.

Жасмин тяжело сглатывает и рассказывает то, что говорила мне, пока мы были прикованы наручниками к колонне, только без эмоций.

— Он вломился в мой дом несколько недель назад. Я не уверена, сколько дней прошло. Я потеряла счет дням после первой недели. Была середина ночи, и мой ребенок спал в своей комнате. Я попыталась добраться до него, но меня избили и похитили. Все, что я действительно помню о той ночи, — это плач моего ребенка. Шум разбудил его.

— Ты знаешь, как звали того парня? — спрашивает Роман, небрежно пропуская все остальные подробности, которые таким парням, как Роман и его братья, уже слишком хорошо знакомы. Врывается плохой парень, грубо обращается с девушкой, забирает ее как свою собственную. Черт, это похоже на мою историю.

Жасмин качает головой, ее глаза наполняются непролитыми слезами.

— Я не знаю. Он заставил меня обращаться к нему “мастер", но однажды вечером у него был посетитель, и я могла слышать только приглушенный разговор, но я думаю, что человек назвал его Джеймсом.

Маркус разочарованно фыркает.

— Это мог быть кто угодно, — говорит он. — Что еще? Какие-нибудь отличительные черты? Волосы? Рост? Татуировки?

Она тяжело сглатывает и пожимает плечами.

— Никаких татуировок. Он такой же, как все. Выглядит как обычный парень. Темные волосы, темные глаза, среднего роста. В нем нет ничего особенного, ничего такого, что выделяло бы его.